И тут меня утащили на "Мой бедный Марат" в Моссовета. Прочитанная сразу по приходу из театра пьеса оказалась гораздо лучше спектакля: гайдаровские перевзгляды мальчика и девочки и возгласы "Тише, девочка, тише!" в суровых обстоятельствах – враг рядом и надо выживать, и длятся, длятся в десятилетиях жизни героев, таких молодых во время гуляющей войны – и врагов прогнали, и такая хорошая жизнь, а почему так все запутанно и мучаются люди?
Очень хороша сценография белой первой части: я бы не удивилась и появлению в стыло-блокадной комнате дома на Фонтанке стреляющих лыжников в маскхалатах - сейчас уже даже и не важно, белофиннов или красносоветских. И вот эта уже скоро грядущая неразличимость воевавших могла бы вывести пьесу на другой уровень.
Но режиссер Житинкин, видимо, сбросил свой щегольской шарф и выпрямил логику и движенья душ: при таком линейном развитии одного антре Леонидика без руки после войны достаточно, чтобы понять, что он будет выбран Ликой, и слова не нужны.
Реж, упростив же развитие характеров, накидывает шарф снова и не помогает артистам: Лариса Кузнецова-Лика в первой, блокадной, части манерна и долго носит заломленные руки по комнате – потом уже актриса заставила меня поверить в боль расставаний и встреч, и все простилось за эту радость эмоций в зрительном зале.
Домогарову же и Ильину надо убирать свои животики, на которых уже не сидят хорошо солдатские гимнастерки и галифе, и надо откуда-то взять наивность и щенячесть. Но они уходят вместе с молодостью, да. А страдания не пришли - есть "огненные мужички" чувств (Лесков), пробегающие по сгоревшей бумаге в печи.
