Марина Бородицкая

Двенадцать с довеском

Пенелопины женихи,
островные царьки-пастухи,
разорались, как петухи.

— Выбирай, — кричат, — выбирай!
Не Ормений, так Агелай!
А не то разорим весь край!

Целый день женихи пируют,
соревнуются, маршируют,
по ночам рабынь дрессируют.

У рабынь интересная жизнь:
то мети, то пляши-кружись,
то скомандуют вдруг: “Ложись!”...

А не ляжешь — побьют отчаянно:
обнаглевший гость — хуже Каина.
Двадцать лет, как дом без хозяина.

Но хозяин — уже вот-вот:
у Калипсо лет семь, у Цирцеи год
погостил — и домой плывет.

Входит — бомж бомжом. Присел у стола.
Тут Меланфо на страннике зло сорвала:
у нее, как на грех, задержка была.

Дальше ясно: резня. Женихам — аминь:
только головы лопались, вроде дынь.
Подметать позвали рабынь.

Заодно допросили: ты, тварь! с врагами валялась?
Не реветь! не давить на жалость!
Значит, плохо сопротивлялась!..

Нянька старая, Эвриклея,
указала, от радости млея,
на двенадцать развратниц — почище да покруглее.

А потом Телемах под присмотром бати
их повесил — всех — на одном корабельном канате
(любопытная вышла конструкция, кстати).

Как флажки, трепыхались они у крыльца.
Это ж первое дело для молодца —
заслужить одобренье отца.

Слава Марсу! Смерть голоногим девкам
и Меланфо, гордячке дерзкой
с ее двухнедельной задержкой,

                            о которой никто
                            никогда
                            не узнал