В отношении Кабо была предвзятость, но она справилась с ролью маркизы, возможно, что в силу некоей своей замороженности. Второй план также был сносен; декорации и костюмы, опять же повторюсь, в московских театрах научились делать на уровне: рококо-мрококо кругом; скучающе, как в детстве, разглядывать пыль от бархатной рампы не нужно.
Но Вальмон-Яцко, не знающий, как встать-сесть-где мизансцена-не понимающий рисунка и логики роли - это сильно. Главгер заставил извлечь из памяти ассоциации с Толей Барбакару, с некогда тихой славой профкартежника в сссрэ и славой, прогремевшей в перостроечные времена, вытащившие кучу всяких мемуаров. (Кажется, их печатали даже в газетах вместе с портретом оного Толи Барбакару в белом-пребелом костюме с черным-пречерным, кхм, батником).
Апофеозно умирал Вальмон же, несколько раз накалываясь на шпагу юного Дансени, потом долго и с переворотами добираясь до скамейки, сменяя затем позы на неудобной, видимо, мебели.
Дансени в течение спектакля хлопотал лицом и прочими частями тела, как в плохой немой фильме.
Публика нежно и заливисто верещала, впрочем.
Уже после спектакля нашлось в прэссе, что Хомскому-то 88 лет. Тут и стало закрадываться подозрение, что это неспроста и что преемник твердо усвоил повеление Завадского долго жить.
