(Рассказ другого)
Когда мы учились в Ярославле, то в классе был парень с некоторым приветом, он на уроках не особо напрягался, посвящая все время разлиновыванию в толстой тетради круговых турнирных таблиц, бросанию кубика дважды и заполнению клеточек этих таблиц по выпавшим "мячам". Таблицы он вел с нулевого года (то есть с рождества Христова), цикл честно шел через четыре года, кумиром его была Польша, а потому нужные результаты, обеспечивающие бело-красным неизменное чемпионство, получались перебрасыванием кубика до нужных мячей. Лучшим бомбардиром также неизменно был Лято.
И однажды училка подошла на уроке, разозлилась, вырвала таблицу уже, примерно, середины первого тысячелетия и порвала ее, тогда парень разозлился сам еще больше и швырнул на пол приемом самбо через плечо. Пока она выпутывалась ногами из юбок (тогда дамы иногда носили еще нижние юбки), пока бегала к директору... Короче, его забрали в психушку.
Оттуда пришли потом известия, что он стал чемпионом больницы по шашкам.
Спустя месяц состоялось возвращение, мальчишки обступили его с интересом - неужто там стал так хорошо играть? Однако несколько партий в шашки всех разочаровали - играл он по-прежнему плохо.
Но очень хвалил больницу: колбасы давали - вот сколько! А молока - вот сколько наливали! Учитывая, что в том интернате народ иногда даже ловил с голодухи на крышах голубей, жарил их на крыше же и съедали - опять на крыше - подгоревших снаружи и еще сырых внутри - в психушке явно было лучше.
UPD А при мытье класса стулья ведь переворачивались на столы, и кто-то написал на его стуле: "Здесь сидит псих. Лято - дурак", он взбеленился и решил, что это его соседка. Если бы ему сказали, что девочки не знают таких, это только я в пятом классе знала, что были Гжегош Лято и Шармах (Шармах, кстати, был написан на стуле моего соседа по парте в кабинете русского языка, которому - соседу - я давала списывать, но тогда дать списать было, как дышать, в отличие от надвигающихся сейчас школьных времен), но так никто не сказал, и он ударил девочку и попал в психушку второй раз.
А болел он в жизни за рыбинский "Сатурн", так как оттуда был, а в интернате - за ярославский "Шинник".